Женщины и мужчины - Владимир Александрович Дараган
— Ну, давай твоего безголового, — вздохнул Перепелкин и стал разглядывать обои в прихожей. Обои были как у него в квартире, ничего интересного он не заметил.
— Щас! — сказала Нинка.
Она сходила в комнату и принесла книгу.
— Ну, это… спасибо, — поблагодарил Перепелкин и вышел на лестничную площадку.
Нинка приоткрыла дверь и высунула голову.
— У меня много книг есть! — сказала она.
Перепелкин оглянулся на нее и увидел кусочек белого лифчика в разрезе халата.
— Ладно! — буркнул он и бросился вниз по лестнице.
Телевизор и парк Горького
Каждый день Перепелкин смотрел телевизор. Сначала программу «Время», а потом кино по второй программе. Ему очень нравилось, что в нашей стране все было хорошо, а в других дела шли неважно. От этого в душе не появлялось никакого желания куда-либо ехать. И когда в выходные Юрий Сенкевич рассказывал о каких-то экзотических странах, Перепелкину было жалко тех, кто там работал и делал репортажи.
— Зачем куда-то ехать! — подтверждал его мысли Вовка. — Мы с тобой лучше в парк Горького на каток смотаемся и там таких чувих подцепим!
Перепелкин смотрел на падающий снег и мечтал, как они подцепят чувих.
— А потом? — спросил Перепелкин самого себя, но Вовка услышал.
— В киношку их пригласим! — сказал Вовка.
И Перепелкин стал думать о киношке.
Мысли Перепелкина
— Ты знаешь, — сказал мне Перепелкин, прочитав написанное. — Получается, что я был какой-то озабоченный и мог думать только о девчонках.
— Ну и что? — возразил я. — В то время мы все думали о девчонках. Наиболее продвинутые думали еще о портвейне, но и они в свободное время думали о девчонках.
— Я еще о книгах думал! — заявил Перепелкин. — Я тогда считал, что книги — это вредное вранье. Прочитаешь о благородном капитане Немо, который помогал бедолагам на необитаемом острове, а потом выйдешь на улицу и узнаешь, что Вовку посадили на пятнадцать суток. И что когда он выйдет, то Сашка с пятого этажа его точно зарежет.
Какой там капитан Немо! Вовка пошел учиться в вечернюю школу и устроился работать в котельной. Нет, уголь в печку он не швырял — там все на газе, чисто и скучно. Как-то раз пригласил Вовка сестру Сашки, Верку, к себе в котельную поболтать и вина выпить. А когда они выпили, то он, конечно, полез к ней под юбку и порвал ее. За порванную юбку Вовка получил в глаз, но выпившая Верка на этом не угомонилась, а побежала на улицу, встретила знакомого милиционера и сказала, что ее пытались изнасиловать. Вовку повязали и пригрозили сроком. Но дуракам везет. Ему попался хороший следак, который сказал, чтобы он переписал свое объяснение и выкинул все свои сексуальные фантазии и действия. А написать надо было так: шел, споткнулся, ухватился за юбку, она порвалась. А то, что синяк у Верки, так он тут вообще не при делах, она с синяком к нему пришла. А его синяк — это женская месть за испорченный наряд.
Это Перепелкин к тому рассказал, что такие новости и были главными в его жизни. Книжный мир существовал отдельно, речи по телевизору отдельно, школьные и родительские нравоучения отдельно, а вот Вовкины приключения и Нинкина грудь — это было главным.
Кстати, до Нинкиной груди Перепелкин все-таки добрался. Вечером в кустах. Помял он ее сначала через лифчик, потом без лифчика. Нинка была не против. Молчала и даже закрывала лицо руками — типа стеснялась. А Перепелкин мял грудь и думал, что это ему уже надоело, надо бы прекратить, но вдруг она обидится. Но тут Нинка и ляпнула:
— И что это вас всех туда как магнитом тянет!
Ага, вот тут Перепелкин и завелся. Кого это всех? И сколько у тебя таких было? Я, может, с чистой душой, а ты…
Нинка сказала что-то про козлов, застегнула кофточку и ушла.
Юрка потом объяснил Перепелкину, что надо было делать дальше, но к этому он еще не был готов. Хотелось чего-то чистого. Слово любовь во дворе не приветствовалось, и Перепелкин это думал про себя.
Район на район
Жил Перепелкин тогда на юге Москвы. Были такие острова хрущевских пятиэтажек, которые обрастали белыми девятиэтажными домами. «Пятиэтажники» долго были хозяевами района. Во-первых, старожилы, во-вторых, «девятиэтажники» были хлюпики и лопухи. В школу они ходили через район пятиэтажек и были полностью в их власти. Мишка-боксер придумал брать с одного такого хлюпика по рублю в день. Просто за проход по территории. Где хлюпик доставал этот рубль, Мишку не волновало. Хлюпик иногда пытался пробираться домой окольными путями, но тогда Мишка назначал ему штраф и ставил небольшой синяк под глазом. Хлюпик учился во вторую смену, и его путь проходил мимо лавочки, где в это время тусовалась Мишкина компания. Перепелкин видел, как он сворачивал с дорожки, подходил к Мишке и совал ему в руку мятый рубль.
— Молодец! — говорил Мишка. — Теперь, если что, то ты сразу ко мне! Любого положу и скажу, что он так с утра лежит!
Но через какое-то время «девятиэтажники» перезнакомились, сколотили свою компанию и лафа «пятиэтажников» кончилась — все стали перемещаться группами. Даже хлюпик стал ходить в окружении каких-то лбов и перестал платить Мишке.
Однажды Мишку здорово побили. Даже не побили, а порезали ножом лицо. Когда Мишка вышел из больницы, то он сначала грозился всех «девятиэтажиков» закопать под клумбой, но потом как-то угомонился и стал реже появляться во дворе.
Спорт и портвейн
Спортом во дворе увлекались все: составы московских футбольных команд знали наизусть. У каждого игрока была кличка, которая отражала его поведение на поле и в жизни. Перепелкин тоже играл в футбол. Был в их районе какой-то пустырь, где собирались что-то построить, но или забыли, или передумали. Они там играли в футбол, выясняли отношения и пили портвейн. Портвейн был дешевым и противным, но после выпитого стакана мир становился лучше, появлялись неведомые силы, и всех тянуло на подвиги. Это кончалось неторопливой прогулкой по одной из улиц, где редкие прохожие старались не приближаться к любителям портвейна.
Попытка первой любви Перепелкина
Да… спорт, портвейн… А все-таки девчонки были на первом месте. И странное чувство, что проходит какое-то важное время, нельзя его упускать, надо торопиться.
Перепелкин с Юркой и Вовкой сходили в Парк Горького на каток и познакомились с тремя девчонками. У приятелей потом ничего не сложилось, а Катя дала Перепелкину правильный телефон, и он смог ей дозвониться. Катя была крупной, черноволосой, яркой. Перепелкин представлял, как целует ее пухлые губы, и ему от этого становилось тепло и радостно.
— Привет! — ответила Катя по телефону.
— А я боялся, что ты дашь неправильный номер, чтобы я отвязался.
— Нет, ты мне понравился, и я решила не врать.
У Перепелкина застучало сердце.
— И ты мне тоже очень понравилась, я о тебе сегодня полдня думал.
— И что придумал?
— Решил тебя в театр пригласить!
— Ого! И в какой?
— В Театр Сатиры!
— Ну, давай! Я там ни разу не была, приобщусь к культуре.
В театре они сидели рядом, и Перепелкин видел, что Кате скучно. Она была в обтягивающем коротком черном платье и толстых черных колготках, которые она почти непрерывно поглаживала на коленях. После первого отделения они решили уйти, чтобы просто погулять. Было тепло, шел мелкий мокрый снег, они шли по Садовому кольцу и молчали. Перепелкин не знал, о чем говорить со своей новой подругой. На все вопросы Катя отвечала кратко и с непонятным смешком. Перепелкин попытался обнять ее за плечи, но так идти было неудобно и они пошли рядом, взявшись за руки.
— Поехали на Каширку! — вдруг предложила Катя. — У меня там сестра живет, там тоже можно погулять, а то тут машины шумят.
На Каширке Катя потащила Перепелкина в подъезд высокого дома, они зашли в лифт
